На совещании в Сан-Хуан де Лус, в котором участвовали Руис де Альда и Ансальдо, Примо де Ривера окончательно договорился о создании партии испанского фашизма. Начало деятельности этой партии относится к 29 октября 1933 г. В этот день в мадридском театре «Комедиа» собрались на митинг желающие вступить в фашистскую партию, а также сочувствующие движению члены правых партий — всего 2 тыс. человек.
Официально сборище в театре «Комедиа» называлось «национальное утверждение». Во вступительной речи, произнесенной Примо де Ривера в привычном для него тоне возвышенной риторики, содержался набор весьма поддержанных «откровений», заимствованных у разного рода фашистских идеологов Германии и Италии. Всю речь Примо де Ривера пронизывали воинствующий национализм, превозношение «традиционных» испанских ценностей, да и сама система его классификации явлений и событий была более типична для традиционализма, нежели для фашизма. И хотя оратор претендовал на то, что создаваемая им партия, которую он определил как антипартию, не будет ни левой, ни правой, многие высказанные им положения, прежде всего постулат антипарламентаризма, совпадали с программными установками крайне правых течений антиреспубликанского лагеря. Примо де Ривера разъяснил присутствовавшим, что политические партии — нечто чуждое самой природе человека и что создаваемая им организация полна решимости их отменить1. Оратор, хотя и обвинил «экономический либерализм» во многих бедах, не злоупотреблял антикапиталистической фразеологией, как это было свойственно лидерам XOHC, что обеспечило его речи благосклонный прием и в тех кругах консервативного лагеря, которые с некоторым недоверием относились к псевдорадикальной демагогии хонсистов.
«Аксьон Эспаньола», крайне реакционный журнал монархического толка, восторженно откликнулся на речь Примо де Ривера, назвав оратора «тем, кто поднял знамя». Но монархисты, прежде всего сторонники Альфонса XIII, оказали фашистскому движению не только моральную поддержку. «Испанское возрождение» ассигновало из партийных фондов 100 тыс. песет на создание фаланги2.
На первом заседании исполнительного комитета 2 ноября 1933 г. новая фашистская партия получила название «Испанская фаланга». Первоначальное предложение Примо де Ривера дать партии название «Испанский фашизм» было отвергнуто под тем предлогом, что оно взято из «вторых рук». Однако, несомненно, истинная причина отказа заключалась в том, что в Испании осенью 1933 г. само слово «фашизм» было одиозным и вызывало ненависть масс.
Лидеры ХОНС присутствовали на митинге в театре «Комедиа», и хотя уклон Примо де Ривера в сторону традиционализма вызвал у них отрицательную реакцию, они в течение ноября — декабря 1933 г. продолжали укреплять контакты с фалангой, установившиеся еще во время личной встречи Примо де Ривера и Ледесмы Рамоса весной того же года в Сан-Себастьяне. Немногочисленность, отсутствие влияния среди более или менее значительных слоев населения толкали лидеров фашистских групп к объединению.
13 февраля 1934 г. Национальный совет XOHС принял решение о слиянии с фалангой. Само слияние произошло 4 марта того же года, объединенная партия стала называться «Испанская фаланга и ХОНС». Все эмблемы, изобретенные в свое время Ледесмой, были официально приняты новой организацией: красно-черный флаг, знак ярма и стрел, девизы «Арриба» и др. Билет с номером первым был, по предложению Примо де Ривера, выдан Ледесме Рамосу3. Вновь созданную организацию возглавлял триумвират — X. А. Примо де Ривера, Р. де Альда, Р. Ледесма Рамос. Цели и методы «Испанской фаланги и ХОНС» были опубликованы в апрельском номере журнала ХОНС и определялись следующим образом: «Единение родины. Прямое действие. Антимарксизм. Антипарламентаризм». И, наконец, весьма туманное намерение произвести «экономическую революцию, которая даст избавление крестьянам, рабочим и всем мелким производителям»4.
Но «идиллия» продолжалась недолго. Среди руководителей объединенной фаланги не было полного единомыслия. Псевдорадикальная и антиклерикальная фразеология бывших лидеров ХОНС не встречала одобрения у Примо де Ривера. Для многих бывших хонсистов, выходцев из мелкобуржуазных и люмпенпролетарских слоев, новая фаланга представлялась «чрезмерно насыщенной «сеньоритос» (барчуками)». Примечательно, что именно социальный состав фаланги, особенно окружение Примо де Ривера, вызывал недоверие к фашистскому движению в Испании даже у Хиль Роблеса. В статье, опубликованной в «Эль Эральдо де Мадрид», он заявил, что «не верит в фашизм, по крайней мере в то, что сегодня хотят… представить как фашизм. Фашизм ни в Испании, ни в каком-либо другом месте не должен привлекать к себе сеньоритос… Сеньоритос не смогут никогда ничего сделать»5.
Монархисты — сторонники свергнутого короля Альфонса XIII — проявили к фаланге больше интереса. Известный летчик — монархист X. Ансальдо6 даже вступил в фалангу и вместе с Р. де Альда, участником одного из первых перелетов из Испании в Южную Америку, создал фалангистскую милицию. Очень скоро выяснилось, что многие видные монархисты рассматривали фалангу не более как послушное орудие в их грядущей вооруженной борьбе с республикой, и создаваемым Ансальдо отрядам отводилась в этой борьбе определенная, но все же вспомогательная роль7.
Примо де Ривера был решительным сторонником кровавого террора. Ему принадлежит получившее широкую огласку высказывание: «Нам не нужно иной диалектики, кроме диалектики кулака и пистолета»8. Достоверно известно, что он активно скупал оружие, и оно отнюдь не оставалось без употребления: на совести Примо де Ривера и его последователей уже к 1933—1934 гг. было немало кровавых преступлений.
Примо де Ривера не имел ничего против штурмовых отрядов фаланги, но ему не нравились планы истинных властителей Испании — воротил финансового капитала и латифундистов — отвести фалангистам второстепенную роль боевиков реакции, а затем лишить их политической власти.
Именно нежеланием смириться с отводимой фаланге вспомогательной ролью объясняется отсутствие ощутимого результата встречи X. А. Примо де Ривера с Кальво Сотело, тесно связанным с финансовым миром Испании, в Париже в марте 1934 г. Скудость денежных субсидий фалангистам, оказываемых время от времени деятелями испанского финансового мира, в первую очередь банкирами-традиционалистами Бильбао, мультимиллионером Хуаном Марчем и маркизом Элиседа, также объясняется второстепенной ролью фаланги. Этих субсидий едва хватало на приобретение оружия и экипировку, издание пропагандистской литературы, оплату налогов9.
В августе 1934 г. Примо де Ривера заключил с Гойкоэчеа пакт и принял на себя обязательство не нападать на «Испанское возрождение», а монархисты, в свою очередь, — «уважать фалангу»10.
В мае 1934 г. Примо де Ривера отправился в нацистский Берлин. Историк испанского фашизма С. Пейн, ссылаясь на воспоминания «ветеранов» фаланги, утверждает, что Хосе Антонио не понравились в Германии ни язык (имеется в виду стиль пропаганды), ни народ, ни национал-социалистская партия, которую он назвал «дурно демагогичной»11. Однако именно вскоре после посещения Берлина Примо де Ривера порвал с теми фалангистами, которые хотели ограничить функции фаланги только «боевыми» действиями против рабочих, оставляя поле битвы за власть другим правым силам. Сын диктатора уверовал в возможность завоевания фалангистами абсолютной власти в стране.
К 1933 г. обстановка в стране стала тревожной. Успех, достигнутый левыми республиканцами и социалистами в деле консолидации демократической республики, был односторонен и непрочен. Не были осуществлены коренные социально-экономические преобразования. Правые реакционные силы вступили на путь открытой борьбы с республиканцами, спекулируя на трудностях, переживаемых Испанией, а организации рабочего класса — основного защитника республики — находились в состоянии глубокого раскола.
Руководители Испанской социалистической рабочей партии явно недооценивали силы реакции и опасность фашизма. Переоценив устойчивость республики и прочность своих позиций в кортесах и местном самоуправлении, лидеры социалистов были убеждены, что им не угрожает участь немецких социал-демократов.
Эта политическая слепота имела весьма пагубные последствия для судеб страны. На выборах в кортесы в ноябре и декабре (второй тур) 1933 г. левые республиканцы и социалисты потерпели поражение12, было введено чрезвычайное положение, в период действия которого правительства радикалов Лерруса и Сампера объявили забастовки всех видов незаконными. Закрывались рабочие центры, распускались муниципалитеты, запрещалась рабочая пресса. Но рабочее движение Испании не было парализовано чрезвычайными мерами правительства. Это было время экономических и политических выступлений испанского пролетариата, в ходе которых выковывалось единство антифашистских сил. Застрельщиком антифашистских демонстраций выступала коммунистическая партия, влияние которой росло день ото дня.
Испанская весна 1934 г. была «жаркой». Начало марта прошло под знаком солидарности с антифашистами Австрии. В апреле рабочие всех политических течений упорно боролись против попыток амнистировать участников мятежа Санхурхо. В течение многих недель компартия вела широкую кампанию против слета молодежной организации СЭДА, в котором намеревались принять участие и фалангисты.
Молодежная организация СЭДА, так называемая «Молодежь народного действия», разделявшая многие идеи Хиль Роблеса, в отличие от лидеров СЭДА проявляла большой интерес к фашизму. Их многое объединяло с фалангистами: антимарксизм, антипарламентаризм, требование отмены «социалистического и антииспанского законодательства» (речь шла о законах первых лет республики, которые на деле не носили ни социалистического, ни антииспанского характера), национализм. Однако в лозунг фалангистов «Испания превыше всего» программа молодежи СЭДА в духе ее основной доктрины, утверждавшей ценности католицизма, вносила коррективы: «Превыше всего Испания, и превыше Испании бог»13. Объединяло «Молодежь народного действия» с фалангистами и пристрастие к военным парадам, полувоенной дисциплине и форме.
Конгресс «Молодежи народного действия» СЭДА был назначен на 22 апреля на территории Эскориала . со всей Испании съехались 30 тыс. человек. X. М. Хиль Роблес, закрывая конгресс, подчеркнул, что, если революция выйдет на улицы, СЭДА сделает то же самое14. По инициативе левых социалистов и коммунистов в Мадриде прошли бурные антифашистские демонстрации, поскольку в глазах пролетариата и СЭДА, и ее молодежные организации были фашистами.
Фаланга, число членов которой едва превышало 3 тыс. человек, яростью и жестокостью в борьбе с рабочим движением пыталась компенсировать свою относительную немногочисленность. Террор фалангистской милиции нарастал, его жертвами становились многие коммунисты и социалисты. Правительство радикалов с беспокойством взирало на вооруженные до зубов отряды фалангистских молодчиков, сам вид которых и вызывающая манера поведения не укладывались в привычный образ защитников «порядка». Надеясь справиться с растущим рабочим движением с помощью традиционных средств подавления — армии и полиции, правительство время от времени давало указания об изъятии оружия у фалангистов. Нельзя недооценивать и того факта, что победа нацизма в Германии заставила лидеров испанских республиканских партий, в том числе радикалов, с опасением относиться к фаланге, преследовавшей сходные с германским и итальянским фашизмом цели. После ряда кровавых инцидентов в годовщину республики, в апреле 1934 г., по распоряжению правительства были закрыты многие местные центры фаланги. 10 июня 1934 г. полиция произвела очередной рейд по ее штаб-квартирам. Несколько десятков фалангистов, в том числе сам Примо де Ривера, были арестованы, последний, впрочем, как депутат кортесов, вскоре был освобожден15. Но уже 14 июля 1934 г. фалангисты ранили нескольких левых. 9 августа фалангисты попытались сорвать проведение антифашистской выставки в мадридском клубе «Атенео». 29 августа умер смертельно раненный накануне фалангистами директор «Радио Севера», принадлежавшего районному комитету компартии.
8 сентября 1934 г. в Кавадонге должен был состояться слет «Молодежи народного действия». Для предупреждения этой акции руководство комсомола и социалистической молодежи Астурии заключило соглашение о совместных действиях. 7 сентября три профсоюзных центра Астурии: Унитарная конфедерация труда, руководимая коммунистами, Всеобщий союз трудящихся, Национальная конфедерация труда — опубликовали совместное решение об объявлении 8 сентября днем всеобщей политической забастовки. И пролетариат Астурии сорвал слет в Кавадонге.
Хиль Роблес, выступая на следующий день в кортесах, обвинил правительство радикала Сампера в неспособности обеспечить порядок и объявил о намерении СЭДА взять власть в свои руки16. 1 октября правительство Сампера ушло в отставку . 2 октября было сформировано новое правительство с участием трех членов СЭДА. В знак протеста в ночь на 5 октября в стране началась всеобщая политическая забастовка, переросшая в Астурии в вооруженное восстание.
6 октября президент Каталонии Л. Компанес объявил о разрыве с правительством Мадрида. Два часа спустя мадридское правительство ввело по всей стране военное положение.
За несколько часов до начала восстания в Астурии в Мадриде впервые собрался Национальный совет региональных и национальных лидеров фаланги. Предполагалось договориться о стратегии и тактике организации, о месте, которое ей предстоит занять в грядущих событиях. Вождем «Испанской фаланги и ХОНС» был избран Примо де Ривера. Вопрос об отношении к восстанию разногласий не вызывал: местные лидеры получили указание подключить отряды фалангистской милиции к действиям правительственных войск, а сам Примо де Ривера в 12 часов ночи отправился в министерство внутренних дел и предложил услуги своей организации для борьбы с восставшими рабочими. И хотя правительство отказалось от этого, всецело полагаясь на армию, тем не менее фалангисты приняли участие в подавлении восстания, проявив особое рвение в расправах над побежденными антифашистами.
В ноябре 1934 г. политическая хунта фаланги, назначенная Примо де Ривера, разработала проект программы фаланги. Согласно версии члена политической хунты Браво, ведущая роль в ее составлении принадлежала Примо де Ривера. Согласно версии Ледесмы Рамоса, изложенной им в книге «Фашизм ли в Испании?», автором программы был он сам, а Примо де Ривера лишь корректировал документ, внеся некоторые изменения в форму изложения, «придал многим положениям более абстрактный характер, подсластил, дерадикализировал некоторые пункты»17. И хотя в программе осталось многое, заимствованное из арсенала ХОНС, псевдорадикальная и антикапиталистическая фразеология национал-синдикализма по воле Примо де Ривера уступила формулировкам традиционалистского и националистического толка.
Всего в программе 27 пунктов. Всю ее пронизывали мистический национализм и претензии на мессианскую роль Испании в судьбах мира. Именно национализм и был, по замыслу единомышленников Примо де Ривера, тем цементом, который должен был соединить распавшееся на враждующие классы испанское общество и обеспечить столь желанные как для господствующих классов, помещиков и крупной буржуазии, так и для испуганной мелкобуржуазной массы политическую стабильность и мир. На формирование программы некоторое влияние оказали документы итальянского фашизма. «Мы верим в высшую, подлинную сущность Испании. Укреплять ее, поднять — вот неотложная коллективная задача всех испанцев. Достижению этой цели должны быть безоговорочно подчинены личные, групповые и классовые интересы» (пункт 1)18. Несмотря на то что многие фалангисты были неверующими или во всяком случае индифферентными в вопросах религии, авторы программы придавали большое значение «историческим ценностям католицизма». Католической вере из-за ее «славной традиции и ее первенствующей роли в Испании» отводилось особое место в «национальной реконструкции» (пункт 25). На включение этого пункта оказали влияние не только личные пристрастия самого Примо де Ривера, который, по свидетельству друзей и близких, был «добрым католиком», но и реакция мелкобуржуазных слоев города и деревни на антиклерикальное законодательство республики.
Многие пункты программы представляли собой призыв к борьбе с институтами и законодательством республики, прежде всего «Каталонским статутом»: «Единство Испании предначертано судьбой. Всякий сепаратизм является преступлением, которого мы не потерпим. Действующая конституция, положившая начало разобщенности, посягает на предопределенное судьбой единство Испании. Поэтому мы требуем ее немедленного аннулирования» (пункт 2). «Наше государство будет тоталитарным орудием, служащим делу единства нации. Все испанцы примут участие в государственной жизни, выступая как члены семьи, муниципии и профсоюза. Никто не будет участвовать в ней через посредство политических партий. Система политических партий должна быть безжалостно уничтожена вместе со всеми связанными с ней явлениями — неорганическими выборами, представительством соперничающих клик и парламентом известного типа» (пункт 6). Программа, отражая озабоченность буржуазных и мелкобуржуазных кругов размахом классовой борьбы, выдвигала проект «интеграции» профсоюзов в государственную систему: вся Испания, согласно пункту 9, превратится в гигантский профсоюз производителей, государственная система вертикальных профсоюзов должна была стать основой корпоративной организации общества.
В пункте 12 говорилось о «недопустимости жалкого существования широких масс, в то время как небольшая кучка людей пользуется всеми благами роскоши» . однако предложенное программой решение важнейших социальных и экономических проблем отличалось крайней расплывчатостью и неконкретностью. Даже автор «Истории фаланги», опубликованной в Испании в 1969 г., отмечает нереалистический характер статей 17—21, касающихся аграрной реформы, как и пункта, касающегося национализации банков19.
Примо де Ривера стремился быть единственным и непререкаемым лидером организации. Видя в Ледесме Рамосе своего основного соперника, он добился того, что 16 января 1935 г. политическая хунта исключила Р. Ледесма Рамоса из фаланги. Желание избавиться от конкурента подогревалось стремлением отсечь «синдикалистскую» линию.
Дионисио Ридруехо, в то время друг и единомышленник Примо де Ривера, 37 лет спустя, в ноябре 1971 г., заявил, что вся концепция Примо де Ривера ныне представляется ему глубоко ошибочной. По его словам, основоположник фалангизма разделял «самые крайние положения фашистской доктрины: антимарксизм буржуазии и антидемократизм аристократии, воинствующий национализм, стратегию меньшинства и, наконец, насилие… персонализацию власти»20.
Примерно к этому времени окончательно оформилась организационная структура фаланги. Члены ее делились на две категории, именуемые «шеренгами». В первую входили активные члены, внесенные в официальные списки. Они составляли отряды фашистской милиции, терроризировали активистов рабочего движения, вели все более ожесточенную борьбу против демократических институтов, используя прессу и улицы. Вторая «шеренга» состояла из тех, кто сотрудничал с фалангой, оказывал ей финансовую помощь, но по тем или иным причинам предпочитал оставаться в тени — на «нелегальном положении». Активных членов фаланги в начале 1935 г. насчитывалось уже до 5 тыс. человек21. О численности фалангистов второй «линии» можно лишь гадать . 2/3 активных фалангистов были моложе 21 года.
Идеологическая подготовка большинства фалангистов была весьма примитивна и сводилась к ультранационализму, ненависти к «левым» и «сепаратистам», т. е. сторонникам автономии Каталонии, Страны басков и Галисии. К этому следует прибавить душевную опустошенность одних, авантюризм и бешеное честолюбие других, считавших, что победа фалангистского движения сделает все посты в государстве легко доступными для них. Что касается социального состава первой «линии», то, например, в феврале 1936 г. в мадридскую фалангу входили главным образом представители мелкобуржуазных слоев: разнорабочие и работники сферы обслуживания — 431, конторские служащие — 315, чиновники — 106, студенты — 38, мелкие предприниматели — 19, квалифицированные рабочие — 114, офицеры и летчики — 17 и 63 женщины22.
В других городах картина была несколько иной: в университетских центрах в состав фаланги входило немало студентов из буржуазных и мелкобуржуазных кругов. В. промышленных центрах, все еще не оправившихся от последствий экономического кризиса, фалангистами чаще становились люмпены и опустившиеся безработные. В фалангу входила и весьма значительная группа офицеров, в том числе подполковник Ягуэ. Наиболее крупными были организации Мадрида и Вальядолида. В Каталонии, Стране басков и на Балеарских островах фалангистские группы были крайне немногочисленными. Во время парадов, демонстраций и других публичных акций фалангисты надевали синие рубашки.
Первая «шеренга» надежно прикрывала вторую. И лишь только принимая во внимание последующий ход событий — установление диктатуры Франко, внезапное появление на политическом горизонте деятелей, связанных с крупным капиталом, можно предположить, что именно они входили в эту «тайную» фалангу. Возглавлял фалангу Национальный совет, который избирал свой исполнительный орган — политическую хунту. Во главе территориальных подразделений фаланги стояли «хефес локалес» и «хефес провинсиалес». Первым генеральным секретарем фаланги был избран Фернандес Куэста.
В литературе об испанском фашизме часто можно встретить утверждение, будто лидеры фаланги отвергали любые коалиции23. Этого требовала 27-я статья программы фаланги. На деле фаланга не была против союзов и союзников, но при непременном условии, что лидерство останется за нею.
X. А. Примо де Ривера действительно отверг предложение X. Кальво Сотело вступить в созданный им в декабре 1934 г. монархический Национальный блок, хотя многие положения манифеста этого объединения не противоречили постулатам фаланги24. Так, авторы манифеста объявляли парламентарно-конституционную систему «антииспанской по духу и букве», высказывались за корпоративный принцип организации экономической жизни, провозглашали своим идеалом «новое интегральное государство», основанное на принципах «единства, преемственности, иерархии, компетенции, корпоративизма и религиозности», способное покончить со стачками, локаутами и «антигосударственным тред-юнионизмом»25. В статьях и публичных выступлениях X. Кальво Сотело постоянно призывал к борьбе с «сепаратизмом и марксизмом. Или марксизм будет уничтожен, — демагогически возвещал он, — или марксизм уничтожит Испанию»26 — иной альтернативы, по его мнению, не было.
Объединяло Национальный блок и фалангу то место, которое их идеологи отводили «традиционным испанским ценностям». Сходными были и пути к достижению цели: Кальво Сотело неоднократно высказывался против того, чтобы будущее Испании решалось «по прихоти» избирателей. Лидеры Национального блока были первыми, кто установил связь с созданным в 1934 г. подпольным Испанским военным союзом. Основанный капитаном Б. Эрнандесом, Испанский военный союз со временем стал «подлинно политической организацией командных кадров армии, политической партией генералов»27. X. А. Примо де Ривера охотно принимал денежные субсидии от Национального блока, но упорно отвергал предложения о более тесном союзе. В этой связи исследователи обычно обращают внимание на сопротивление тех лидеров фаланги, для которых была неприемлема сугубо монархическая и католическая ориентация Национального блока28. Но в еще большей степени отталкивало фалангу от союза с Кальво Сотело опасение утраты лидерства и возможность поглощения. Однако Примо де Ривера видел, что сфера влияния фаланги весьма ограничена, практически она находилась в политическом вакууме. Приходилось вносить некоторые коррективы в «теоретические построения».