(1896–1966)
Николай Александрович Бернштейн – один из немногих, кто сам никогда не относил себя к психологам, но тем не менее заслужил славу одного из крупнейших теоретиков психологии. Сегодня, по прошествии ХХ века, становится все более очевидно, что теоретические основания нашей науки сложились не столько из фантазий сексуально неудовлетворенных невротиков и пробежек подопытных крыс сквозь лабиринты, сколько из глубокого осмысленных наблюдений за реальной активностью живых существ. Природа этой активности, закономерности, которым она подчиняется, – и есть основа знания о поведении. Ценнейший вклад в познание этой природы внес наш соотечественник физиолог Н.А. Бернштейн.
Историки науки, исследуя творчество ученого, обычно много внимания уделяют влиянию на него других ученых и научных направлений. Влиянию же семьи, в которой прошли детские и юношеские годы будущего ученого, отводится меньше внимания. Однако нередко культурные традиции семьи передаются как эстафетная палочка, причем такая, на которой каждое поколение оставляет свои зарубки. Н.А. Бернштейн родился в Москве 5 октября 1896 г. в семье, культурные корни которой прослеживаются с ХVIII века. Дед со стороны отца, Натан Осипович Бернштейн, умер за пять лет до рождения Николая Александровича. Однако его влияние на детей и – через них – на внука не вызывает сомнений. Он был врачом, физиологом, общественным деятелем. Еще будучи студентом-медиком в Московском университете, он в 1853 г. был удостоен золотой медали за научные достижения. В 1865 г. его назначили приват-доцентом Новороссийского университета в Одессе по кафедре физиологии и анатомии. Натан Осипович изучал физиологию в лучших лабораториях того времени: в 1866 г. – в Берлинской физиологической лаборатории Р.Дюбуа-Реймона, в 1868–1869 гг. – в лаборатории К.Людвига в Лейпциге. В 1871 г. в Новороссийский университет пришел И.М. Сеченов. С этого года Натан Осипович оставил за собой только курс анатомии, передав физиологию Сеченову.
Отец Николая Александровича – Александр Николаевич (Натанович) Бернштейн – был известным московским психиатром, учеником С.С. Корсакова. Его деятельность оставила заметный след в психиатрии. Но, кроме эрудиции и творческого вклада в психиатрию, в его трудах ясно просматривается очень широкий круг интересов – от точных до гуманитарных наук и искусства. Вопросы психиатрии и психологии он связывал с передовой для того времени физиологией, с идеями Сеченова.
Нельзя не обратить внимание, что детские и юношеские годы Николая Александровича прошли среди людей с широким кругом интересов, в обстановке творческих поисков в науке и серьезного отношения к проблемам воспитания и образования.
Образование Н.А. Бернштейн получил в Московском университете. Поступил он на историко-философский факультет, намереваясь посвятить себя филологии, но с началом I мировой войны перевелся на медицинский. Он попал в ускоренный выпуск – проучившихся 4 года медиков отправляли на фронт. Однако окончание университета пришлось на 1919 г., фронты были уже другие. Бернштейн был мобилизован в Красную армию в качестве военврача. После демобилизации в 1920 г. недолго проработал психиатром в клинике В.А. Гиляровского, но вскоре перешел в Центральный институт труда (ЦИТ), где через короткое время возглавил лабораторию биомеханики.
Основатель ЦИТа, революционер и идеолог новой культуры труда А.К. Гастев искал специалиста для занятий биомеханикой трудовых движений. Основной задачей, поставленной Гастевым перед лабораторией Бернштейна, было изучение трудовых движений человека в естественных условиях с целью облегчения труда и повышения его эффективности.
В физиологии было известно, что двигательный аппарат человека обладает огромным количеством степеней свободы движения. Это дает живому организму несравнимую с движениями механизма свободу, но эта особенность создает огромные сложности для регуляции движений: нервная система, в принципе, не способна управлять процессами на двигательной периферии с помощью одних только центробежных команд. До Бернштейна был известен только один способ решения проблемы степеней свободы – «выключение» лишних степеней свободы. Бернштейн предложил другое решение: непредсказуемую, складывающуюся по ходу движения ситуацию на периферии нужно отслеживать post factum или предваряя изменения с помощью «опережающих коррекций».
Идея проверки движения чувствованием разрабатывалась еще Сеченовым. Но Бернштейн усмотрел в сенсорной коррекции конститутивный элемент двигательного акта, сравнимый по сложности с интеллектуальным процессом. То есть движение, по Бернштейну, весьма далеко от механического выполнения команды, получаемой от нервной системы, и представляет собой процесс решения двигательной задачи.
После трех лет работы в ЦИТе стало ясно, что научные интересы Бернштейна трудно совместимы с полуутопическими замыслами Гастева, намеревавшегося конструировать движение, как конструируют машину, задавая человеку любые двигательные установки. В 1925 г. Бернштейн ушел из ЦИТа, перевезя исследовательскую аппаратуру в Институт психологии, где проблема живого движения вызывала большой интерес. В каких бы стенах по том ни работал ученый – он изучал движения пианистов в Государственном институте музыкальной науки, патологию походки в Институте профзаболеваний, ходьбу ребенка в Институте охраны здоровья детей и подростков, движения спортсменов в Институте физкультуры – он продолжал начатую в двадцатые годы линию – исследование живого движения. Подобно рабочему удару, который был классическим объектом исследований в ЦИТе, и все другие движения Бернштейн представлял целенаправленными, отвечающими определенной задаче.
Анализ движений в конечном счете перерос из задачи исследования в средство познания законов работы центральной нервной системы человека. Бернштейн считал, что «…моторика человека может и должна оказаться превосходным индикатором для изучения в ней процессов, происходящих в центральной нервной системе». Он подчеркивал, что этот «двигательный индикатор высшей нервной деятельности» отличается большой выразительностью, способностью отражать быстротекущие процессы работы мозга». «Движение уже перестает быть интересным нам своей чисто внешней феноменологической стороной. Мы уже уловили, что в нем содержится богатейший материал о деятельности ЦНС . правда, содержится он там в зашифрованном виде, но ведь нет такого шифра, которого нельзя было бы раскрыть при достаточном внимании и упорстве, при достаточной воле к этому».
Сформулированный Бернштейном принцип сенсорных коррекций стал одним из важнейших в современных подходах к регуляции поведения человека и животных. Предвосхитив основные принципы кибернетики, Бернштейн уже в 1929 г., опираясь на идеи высоко ценимых им Сеченова и Ухтомского, развил принцип обратной связи, предлагая перейти от павловского представления о разомкнутой рефлекторной дуге к представлению о замкнутом контуре регулирования.
Полемика с Павловым для Бернштейна была делом жизни: он не допускал мысли, что схема рефлекса приложима к образованию двигательного навыка, к любому человеческому движению. Для него рефлекс – «это не элемент действия, а элементарное действие», которое появилось на свет «там же, где возникло первое в мире «элементарное ощущение», – в обстановке лабораторного эксперимента». Как возражение Павлову он писал книгу «История учения о нервном импульсе». Во Всесоюзном институте экспериментальной медицины в 1936 г. была запланирована их очная дискуссия. Но Павлов умер. Узнав, что его оппонент больше никогда не сможет ему ответить, Бернштейн отдал в типографию распоряжение рассыпать набор книги. В 1950 г. во время объединенной сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук (известной как «павловская сессия») работы Бернштейна были подвергнуты критике за «антипавловскую» направленность. Аргументом обвинения было то, что в его книге «О построении движений» (которая за два года до этого получила Государственную премию) не было ссылок на Павлова. Сам он вскоре был уволен из институтов и до конца дней уже не имел лабораторной базы для работы. Возвращение его работ в научный оборот состоялось в период хрущевской «оттепели». Когда кончилась насильственная «павловизация» наук о жизни, в обнаружившемся интеллектуальном вакууме альтернативные модели Бернштейна были подняты на щит физиологами, кибернетиками, психологами.
В начале 60-х гг. Бернштейн много общается с физиками и математиками, пишет в кибернетические издания, выступает с лекциями на семинаре, организованном молодыми математиками, биологами и физиками. Семинары проходили в Институте нейрохирургии, в хорошую погоду все собирались в саду института. Это было похоже на аристотелевский Лицей: лектор гулял перед аудиторией, кто-то сидел на скамейке, кто-то лежал на траве… Бернштейн частично излагал идеи книги «О построении движений», а частично проигрывал на слушателях свои соображения относительно того, что потом получило название физиологии активности. В противовес изучению организма в покоящихся состояниях новое направление исследований, считал Бернштейн, должно делать упор на активное поведение организма, преодоление им среды, а не приспособление к ней.
Бернштейн писал о том, что тезис об активности был противопоставлен им гомеостазу. Однако физиология активности имела не только и не столько научное, сколько идеологическое звучание. Она была вдохновлена идеями двадцатых годов об организации труда, когда верили, что тяжелый механический труд может стать активным, целеустремленным, радостным. Идея активности была полумечтой, полуутопией в обществе, жизнь которого в сталинский период была основана на «реактивности» его членов по отношению к власти. Не случайно в период хрущевской «оттепели» физиология активности получила общественное звучание, а сам Бернштейн стал, как сказали бы в наши дни, культовой фигурой. И хотя теория построения движений была очень близка кибернетическим моделям управления, лежащая в основе этой теории идеология активности не позволяла Бернштейну согласиться с отождествлением «активного организма» с механизмом. Он неутомимо отстаивал свою излюбленную идею в полемике с кибернетикой, подчеркивая, что если кибернетическое устройство определяется программой, то инициатива движения организма находится в нем самом . только живое целеустремленно, способно формулировать цель и предвидеть – «моделировать» – будущее.
В начале 50-х гг. Бернштейн читал лекции на философском факультете Московского университета, где его слушали также преподаватели и студенты психологического отделения. Его работы многими прочитывались как философские, хотя в них и не было развернутых методологических дискуссий. Без долгих предисловий Бернштейн писал о психических процессах как о высшем уровне функционирования организма, используя как психологические, так и нейрофизиологические термины, которые он, в отличие от Павлова, не считал взаимоисключающими. В понятии об уровнях построения движения, которые в одно и то же время были и морфологическими, и функциональными образованиями, получила развитие идея Сеченова о движении как связующем звене между познанием объективного мира и субъективным чувством.
Интерес психологов к работам Бернштейна пережил несколько пиков. В 1925–1927 гг. Бернштейн был сотрудником психологичесского института, которым тогда руководил Корнилов. Реактологи надеялись сделать форму движения дискриминативным признаком для определения типа реакции. В годы Великой Отечественной войны и сразу после ее окончания идеи Бернштейна о построении движений были использованы в контексте изучения восстановления движений. А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия и С.Л. Рубинштейн в это время сошлись во мнении о том, что концепция Бернштейна дает большие возможности для психологического исследования движений . Лурия даже назвал теорию построения движений психологической физиологией». Наконец, идеи Бернштейна об управлении движениями оказались созвучными нарождавшимся в 50–60-х гг. кибернетике и когнитивной психологии. Молодые психологи 60-х Л.М. Веккер, Б.М. Величковский, Ю.Б. Гиппенрейтер, В.П. Зинченко и другие стали говорить о построении образа по аналогии с построением движения. Эти работы легли в основание инженерной и когнитивной психологии в нашей стране.
За год до смерти Бернштейн поставил себе безнадежный диагноз, созвал учеников, раздал им темы для работы и принялся лихорадочно готовить свою последнюю книгу. Он еще успел прочесть верстку, но «Очерки по физиологии движений и физиологии активности» увидели свет уже посмертно.