В первые годы коллективизации работа за пределами колхоза часто служила предметом споров, поскольку колхоз считал себя вправе претендовать на часть заработков своих членов. При обсуждении этого вопроса в центральных правительственных органах, ведавших вопросами труда, в январе 1930 г. выступавшие
рассказывали, что между отходниками и остальными сельчанами идет «форменная драка»: «Крестьяне говорят, если входишь в колхоз, дай 50 — 75% от заработка». Колхозцентр предлагал более умеренные отчисления в размере 30 — 40%, и даже работники ведомства труда и занятости считали, что колхоз может забирать себе 15 — 20% от заработков своих членов, полученных на стороне. Однако решением правительства в 1931 г. колхозу запрещалось взимать какую-либо часть дополнительных заработков его членов, остававшихся полностью в собственности отходников на протяжении всех 30-х гг.47. Спорили в первые годы и о том, нужно ли колхозникам разрешение колхоза, чтобы уйти в отход или устроиться на какую-либо работу на стороне. Правительственное постановление в марте 1933 г. разрешило этот вопрос в пользу колхоза. С тех пор была установлена формальная процедура, согласно которой колхозники должны были получать справку с разрешением на отъезд из колхоза и затем, подобно единоличникам, обращаться за паспортом в сельсовет. Паспорт выдавался только на три месяца, но его можно было продлевать по месту работы без повторных обращений в колхоз и сельсовет48.
|
|
Как мы уже видели, в 30-е гг. колхозникам почти всегда уйти в отход или даже уехать насовсем было гораздо легче, чем это предусматривалось постановлением 1933 г., потому что практически при любых обстоятельствах власти отдавали предпочтение нуждам промышленности — в том числе обеспечению свободного притока рабочей силы — перед нуждами сельского хозяйства. Хотя постановление 1931 г. об отходничестве представляло собой попытку взять под контроль государства крестьянскую рабочую силу с помощью системы контрактов между промышленными предприятиями и колхозами, система эта, называемая оргнабором, работала плохо и нисколько не исключала возможности индивидуального отходничества. Во-первых, обычно не составляло труда (за плату) получить справку в колхозе и паспорт в сельсовете. Во-вторых, колхозники могли, в конце концов, уехать даже без справки и паспорта. Несмотря на законы, грозившие предприятиям строгими взысканиями, если те будут нанимать колхозников у проходной, без справок и паспортов, предприятия систематически нарушали эти правила49.
Колхозники — наемные работники (отходники в этой группе составляли две трети) занимались самой разнообразной деятельностью: работали в городах и на промышленных стройках, в совхозах и МТС, нанимались по контракту на лесоповал и шахты, были служащими в сельсоветах и в районе и т.д. Одни (зарегистрированные отходники) отсутствовали в колхозе с его разрешения. Другие работали по контракту оргнабора, заключенному колхозом с промышленным предприятием или трестом. Значительное число людей подрабатывали тут же поблизости, на что официального разрешения колхоза не требовалось. Бывали периоды остро-
|
|
го экономического кризиса, когда практически все трудоспособное население колхоза уходило, чтобы где-нибудь заработать денег.
В большинстве своем колхозники, отправлявшиеся на заработки, считали, что выгоднее всего для них работать на стороне, не отказываясь при этом от своего членства в колхозе. Такая работа давала им твердый доход наличными, а также (тем, кто находил постоянное место работы и вступал в профсоюз) возможность получить пенсию и другие льготы. Членство в колхозе обеспечивало семью хлебом и картофелем (если жена зарабатывала трудодни), а также приусадебным участком больших размеров, чем у дворов, в колхозе не состоящих.
Это «стремление к наибольшей выгоде» отчетливо видно в реакции некоторых отходников на ужесточение правительством правил членства в колхозе и введение минимума трудодней в 1939 г.:
«Из города Тбилиси срочно выехал член артели им. Стальско-го. Он благополучно прибыл в селение Тохчар… Дагестанской республики, явился в правление колхоза им. Стальского и заявил, что приехал отработать полагающийся минимум — 60 трудодней — после этого возвратится на прежнюю работу. Правление пошло гостю навстречу. Договорились, чтобы он отремонтировал мельницу, за что ему запишут в трудовую книжку 60 трудодней. На второй день этот кустарь нанимает 5 чел. и через 2 дня заканчивает ремонт мельницы»5.
В Центральном промышленном районе большинство отходников работали на государственных предприятиях, как правило, промышленных. На юге, более коммерчески ориентированном, на первый план выступали отходники с предпринимательской жилкой. В Лакском районе Дагестана-, по-видимому, сложились для них особенно благоприятные условия, судя по газетному сообщению 1939 г.:
«В городе Сталинабаде проживает свыше 50 колхозников из Лакского района Дагестанской АССР. Все они имеют справки о том, что являются членами колхоза. Каждый из них имеет кустарную мастерскую и имеет десятки тысяч дохода, а сельскохозяйственный налог платят больше всего лишь на 20—40 рублей, чем колхозники-односельчане, работающие только в колхозе»51.
Чаще всего колхозник, ушедший на заработки, был членом колхозного двора, обрабатывавшего свой приусадебный участок . жена такого колхозника обычно работала и на колхозном поле. Но так бывало не всегда. Порой отходник забирал всю семью в город. По закону он имел право сдать свой дом, но не участок (даже если под «участком» подразумевался двор возле дома). Тем не менее, как говорилось в правительственном постановлении 1939 г., нередко имели место случаи, «когда приусадебный участок колхозника превращается на деле в частную собственность колхозного двора, которой распоряжается не колхоз, а колхозник по своему усмотрению: сдает его в аренду, сохраняет приусадебный участок в своем пользовании несмотря на то, что не работает в колхозе»52.
Из всех крестьян наемные работники, особенно отходники, больше всего заботились об отстаивании своих прав. В целом из-за их двойственного статуса вопрос об их правах и обязанностях был сложным. Колхозы и местное руководство нередко игнорировали или неверно толковали закон, да и сами законы далеко не всегда были четко сформулированы и свободны от противоречий. Поэтому колхозники — наемные работники постоянно писали жалобы, обращались в «Крестьянскую газету» за разрешением запутанных проблем и, по-видимому, даже подавали иски в суд. В своих жалобах, написанных лучше, чем большинство крестьянских писем, они изображали себя законопослушными гражданами общества, живущего по писаным законам. К принципам естественной справедливости или обычного права если и прибегали, то редко.
|
|
Большинство их проблем было связано с налогами и обязательствами по поставкам. Колхозник из Ярославской области, работавший на должности служащего, жена которого трудилась в колхозе, спрашивал «Крестьянскую газету», правильно ли местные власти считают, что его семья должна платить сельхозналог и выполнять задания по госпоставкам. По его мнению, это было неправильно, поскольку глава семьи является работником на постоянном окладе. Такой же вопрос задавал секретарь сельсовета из Татарской республики, у которого жена продолжала работать в колхозе. (Консультанты «Крестьянской газеты» дали два различных толкования закона на этот счет: жителю Ярославской области ответили, что обязанности по налогам и поставкам определяются занятием главы семьи, а автору письма из Татарской республики сообщили, что семья должна платить сельхозналог, пока хотя бы один член ее занят в сельском хозяйстве53.)
Конечно, в действительности интерес колхозников, работающих по найму, к закону и различным формальностям скрывал под собой желание понять, как можно ими манипулировать. Колхозник из Воронежской области в своем письме в «Крестьянскую газету» рассказал такую историю. Двое членов его колхоза обратились за справкой, чтобы уйти в отход — работать на сахарозаводе. Колхоз не хотел давать справку, но вмешался секретарь райкома, по-видимому, потому, что на сахарозаводе не хватало рабочих, и эти двое получили и справки, и паспорта. Однако всего через несколько недель оба вернулись в родной колхоз и поступили на работу в местную МТС. По мнению автора письма, вся история с сахарозаводом были ими затеяна «из-за паспортов и справок», чтобы обрести свободу передвижения54.
|
|
Отношения между колхозом и его ушедшими на заработки членами чаще всего нельзя было назвать сердечными. Других колхозников возмущало, что отсутствующие и их семьи пользуются всеми преимуществами членства в колхозе, не внося надлежащего вклада в его работу. Иногда колхоз отказывал своим членам в праве на отходничество, пытался заставить отсутствующих вернуться или наказывал отходников, исключая их жен и престаре-
лых родителей. Подобные действия почти всегда предпринимались в результате местной инициативы, а не распоряжений сверху, и сильно напоминали такие же меры против отходников в дореволюционной деревне55. Часто исключенных отходников, после их успешных жалоб в район, приходилось восстанавливать. В общем и целом отнюдь не власти, а сами колхозы стремились держать в узде и контролировать своих уходящих на заработки членов.
Наиболее отрицательно колхоз относился к отъезду колхозников в тех случаях, когда весь доход от работы на стороне шел в карман отдельного лица, а колхозу ничего не доставалось. Но у колхоза было много способов превратить отъезд его членов в доходную статью. Если говорить об индивидуальном отходничестве, взятки председателю, а возможно, и членам правления, за необходимую справку стали обычным явлением.
«Нужно получить паспорт, а на получение паспорта нужно получить документы и за эти документы нужно сделать запой и свадьбу, как привыкли называть колхозники, вернее, у этого колхозника вечера 3 — 4 пьянствуют правленцы и работники сельсовета».
«Если попросит бедняк справку в отходничество, — жаловалась в 1938 г. группа колхозников-«бедняков», как они себя назвали, из Курской области, — [председатель] не даст потому, что с него взять нечего»5^.
Контракты по набору рабочей силы из колхоза на промышленное предприятие (оргнабор) могли принести даже большую выгоду.
«Вербовщик приезжает… вербовать плотников… Управление Колхоза говорит, дайте 12 рублей, дадим плотников, вербовщик начинает торговаться, и тогда колхоз просит 7 рублей в день, а когда вербовщик указывает на договор, он совершенно уезжает без людей».
Председатель колхоза мог заработать и на соперничестве между вербовщиками, принимая «авансы» одновременно от нескольких организаций57.
Впрочем, на практике право колхоза отказать в справке обладало, по-видимому, весьма ограниченным действием. Правда, колхоз мог не давать разрешения на отъезд, по крайней мере временно, если там не хватало рабочих рук, и колхозники формально не вправе были покидать колхоз по собственной инициативе, без разрешения. Но как же тогда множество случаев отъезда без всяких справок? Главный вопрос заключался в том, есть ли у колхоза право воспользоваться единственной доступной ему санкцией — исключением. Разбирая бесчисленные дела об исключениях из колхоза на подобном основании, вышестоящие инстанции в середине 30-х гг. почти всегда выносили решение не в пользу колхоза. Как постановил по одному такому делу заведующий Переслав-ским райзо в 1938 г., «отход на сторону ни в коем случае не может служить причиной исключения из членов, тем более семья остается членами колхоза»58.
В то же время исключения такого рода были широко распространены. Типичен пример отходника из Калининской области, исключенного, после того как отказался повиноваться распоряжению колхоза уволиться с завода и вернуться. Его жену и родителей постоянно стали изводить члены колхозной администрации. Исключенный написал письмо с жалобой на то, как обращаются с ним и его семьей5^.
Председатели и другие представители колхозной администрации часто объясняли свое стремление установить контроль над отходничеством экономическими причинами — насущной потребностью в рабочей силе и тем, что обязательства колхоза по госпоставкам, трудовым повинностям и пр. определяются исходя из числа его членов, зарегистрированных официально, а не находящихся на месте в данный момент. Жалоба, написанная в 1939 г., по-видимому, колхозным председателем, достаточно веско обосновывает такую позицию. Из колхоза, где проживал автор письма, столько народу ушло в отход, что колхоз не смог выполнить трудовую повинность на дорожных работах: в результате он был оштрафован на 2400 руб., которых, естественно, не мог заплатить. По мнению писавшего, несправедливо разрешать отходникам оставаться на стороне, сколько им будет угодно, тем самым увеличивая финансовое бремя, лежащее на колхозе, и лишаясь их участия в платежах. Вот пример:
«Колхозник нашего колхоза Харламов Г.И. и его жена в 1937 г. подали заявление правлению колхоза о разрешении уйти на побочные заработки. Общее собрание разрешило временно Харламову уйти на посторонние заработки до 1 мая 1938 г. Но Харламов после этого не вернулся в колхоз работать и забрал даже свою жену для работы на льнозаводе. Такая же практика имеет место и в других колхозах. Все это делается с целью уклониться от платежей по обязательным поставкам и налогам. Старики родители у него остались в колхозе. Хозяйство облагается налогом и поставками как хозяйство колхозника. Живет он у родителей и ходит работать на льнозавод…»60
Бухгалтер из колхоза «Красный Перекоп» тревожился о том же. Он спрашивал «Крестьянскую газету», что делать с отходниками, которые ушли из колхоза на длительный период времени, работают на заводах, шахтах и железных дорогах и не хотят возвращаться. «По нашему колхозу есть таковых 62 чел., из которых большинство в колхозе не работают 4 — 5 лет. Поэтому по книге учета членов колхоза и их семей числится колхозников очень много, а фактически работает очень мало». Администрация колхоза хотела исключить отходников, но боялась, что по закону это не положено6!.
Колхозная администрация часто вымещала зло на остававшихся в деревне членах семей отходников. У колхозницы Бересневой «за то, что муж Бересневой является отходником и не возвращается в колхоз, — были отобраны 7 пудов проса и свинья», пред-
седатель забрал даже пальто ее дочери, из-за чего девочка пять дней не ходила в школу. После того как колхозник Казаков из колхоза «Красное знамя» Западной области ушел работать на завод, его сына и дочь исключили из колхоза, в результате сын «в отчаянии бросился под поезд». Из другого колхоза той же области исключили шестидесятилетнюю женщину, выработавшую 92 трудодня, потому что две ее дочери без разрешения ушли работать на льнозавод. Колхоз «Красная долина» исключил из своих членов жену и брата колхозника Андрея Маслова, работавшего на железной дороге, после того как тот проигнорировал приказ председателя вернуться62.
Не одна только колхозная администрация считала, что отходники обязаны подчиняться колхозной дисциплине. Многие, если не большинство, рядовые колхозники придерживались того же мнения. Когда крестьян Западной области в 1935 г. знакомили с примерным Уставом сельскохозяйственной артели и спрашивали их замечания и предложения, по словам должностных лиц, докладывавших о проведении обсуждения, наблюдалось «большое стремление что-нибудь записать в устав, ограничивающее отход». Сообщали они и о том, что ввиду острой нехватки рабочих рук в колхозах области на общих собраниях колхозов был принят ряд резолюций, приказывающих отходникам вернуться на летние полевые работы под угрозой исключения их семей из колхоза63.
Так же как в крепостном и пореформенном селе, в колхозе ощутимо чувствовалось бремя коллективной ответственности по налогам и обязательствам — знаменитой круговой поруки. Сознание того, что отходники — дезертиры из колхоза, добивающиеся жизненных благ нечестным путем, превосходно выражено в письме крестьянина из Краснодара, сравнивающего собственное безупречное поведение с эгоистичным поведением отходников:
«Я, Скворцов, с 1930 г. в колхозе и не был летуном, переносил все невзгоды, лишения и не позволял делать отходничество и гоняться за длинными рублями, показывая собой примерного строителя колхозной жизни»64.
Такие же претензии к отходникам, продолжающим пользоваться привилегиями колхозников, выражались в письме из колхоза «Красный труженик» Свердловской области, где спрашивалось, может ли колхоз исключить 15 дворов. Члены этих дворов, по словам авторов письма, все свое время работают на лесозаготовках, однако по-прежнему пользуются правом пасти своих коров в колхозе, «что является очень неприятным для добросовестных членов артели»65.
Группа колхозников из колхоза «Ленин» Курской области написала донос на отходников, без разрешения бросивших колхоз и устроившихся на работу в районе.
«Председатель мер никаких не принимает. Но мы начали сигнализировать в район, не дожидаясь председателя и колхоза66, и
подан был список в райком о тех лицах, которые самовольно ушли»67.
Из колхоза «Пушкин» Воронежской области (называвшегося раньше «Смерть капиталу») тоже жаловались на несанкционированное отходничество: сначала один колхозник без разрешения стал работать служащим в местной МТС, а теперь пятеро или шестеро собираются сделать то же самое. На общем собрании колхозники проголосовали за то, чтобы запретить самовольный уход и потребовать от всех организаций, принимающих ушедших на работу, прекращения подобной практики. Резолюцию собрания правление послало в организации, о которых шла речь, и просило секретаря райкома поговорить с их директорами. Однако пока результатов это не принесло. Колхоз, подчеркивалось в письме, действительно остро нуждается в некоторых из этих людей, потому что они умеют чинить сельскохозяйственный инвентарь, необходимый для уборочной. Если они не вернутся, все в колхозе потеряют в заработке за год68.
Исключение отходника из колхоза с карательными целями могло иметь и другую подоплеку. Некоторые из жаловавшихся утверждали, что их исключили из-за давней вражды с кликой, заправляющей в колхозе. Именно такую причину своего исключения из колхоза «Красный пахарь» Калининской области в 1938 г. называл отходник А.Кукушкин. Член партии с 20-х гг., Кукушкин до коллективизации был рабочим, хотя продолжал жить в родной деревне и обрабатывать земельный надел с помощью своей семьи. Он стал одним из первых активистов колхоза и в этом качестве нес ответственность за внесение 8 зажиточных дворов деревни в список «твердозаданцев». Потом эти дворы вступили в колхоз, фактически стали там верховодить и принялись мстить прежним врагам. Не удовлетворившись исключением Кукушкина, его немедленно обложили налогом как единоличника, заявив, что он торговал на базаре мясом. (Это было правдой, по признанию самого Кукушкина, хотя продал он не так много, как говорили.) Налог с него требовали дважды, в первый раз 384 руб., потом 107 руб. «Если уплатить весь этот налог, то нарушить надо хозяйство, продать корову и дом, только это я имею»69.
Впрочем, колхозы не всегда так плохо обходились с отходниками-коммунистами. Некоторые их весьма ценили как посредников между селом и внешним миром, которые могли помочь односельчанам найти работу в городе, дать характеристику, пустить жалобу по инстанциям или представлять интересы колхоза в конфликтах с другими организациями. Когда колхозы спорили с районом, желавшим назначить неугодного им председателя, что случалось постоянно с середины и до конца 30-х гг., они иногда пытались разрешить проблему, выдвигая кандидатуры «своих» коммунистов, которые работали за пределами села, но семьи которых состояли в колхозе. Например, в 1936 г. один колхоз Западной области, сильно пострадавший материально от некомпетентности
193
председателя, выбрал нового — местного коммуниста Семена Митрошина, работавшего на цементном заводе. В сходной ситуации в Ярославской области колхоз «Женский труд» попросил В.Е.Сысоева, коммуниста из той же деревни, работавшего служащим в районе на хорошей должности, вернуться и занять пост председателя. Стратегическая цель была ясна — заставить район снять свою (неприемлемую) кандидатуру председателя, предлагая альтернативный вариант, который устроил бы и село, и район70.
Подведем итоги: если сравнить уровень отходничества в конце 30-х гг., в 20-е гг. и в начале 1900-х гг., мы увидим, что в 30-е гг. он был выше, чем в 20-е, несмотря на отток более 10 млн крестьян в начале десятилетия, по всем расчетам, почти исчерпавший избыток сельского населения. Однако число отходников в конце 30-х гг. не достигло показателя предвоенных лет, хотя отчасти это можно объяснить ростом количества рабочих мест для проживающих в селе колхозников поблизости от дома. Во второй половине 30-х гг. примерно в каждом четвертом колхозном дворе в Советском Союзе был отходник и в каждом третьем — наемный работник71.
Тем не менее, уровень отходничества к концу 30-х гг. довольно сильно понизился по сравнению с предреволюционным десятилетием. Возможная гипотеза, которая еще ждет подтверждения со стороны специалистов по истории экономики, такова, что финансовое бремя, лежавшее на плечах крестьян, в конце 30-х стало меньше, чем 20 — 25 лет назад. Если и так, оно все же оставалось весьма существенным. Выплаты наличными в колхозе были малы и ненадежны, и заработки на стороне представляли важнейшее подспорье для любого крестьянского хозяйства, неспособного продать на рынке достаточно продукции с приусадебного участка, чтобы уплатить налоги, — т.е. для значительной части хозяйств. Даже в урожайном 1937 году весь денежный доход советских колхозников, полученный в колхозе, вряд ли превышал доход от побочных заработков на стороне72.
Крестьяне так же неприязненно относились к отходникам, как и при крепостничестве и в пореформенную эпоху, считая, что те увиливают от своей доли общинных (колхозных) повинностей. Это одно из самых ярких свидетельств того, что колхоз действительно выполнял функции преемника сельского мира с его принципом разделенной ответственности, причем карательная сторона этого принципа и вызываемая им взаимная зависть, возможно, как всегда, проявлялись сильнее, чем взаимная поддержка, которая, по идее, должна была быть его естественным следствием.
Стоит отметить поразительно большое число колхозников, мало или совсем не работавших в колхозе. Из 36 млн колхозников и колхозниц трудоспособного возраста (16 — 59 лет), согласно исследованиям, проведенным Госпланом в 1937 г., более 13 млн чел. — 37% — являлись по сути пассивными членами колхоза, вырабатывающими меньше 51 трудодня (т.е. работающими в колхозе не
более 45 дней в году), и почти 5 млн чел. из этого числа не вырабатывали трудодней вообще. Примерно половину пассивных колхозников составляли отходники (4 млн чел.) и колхозники, жившие в деревне, но работавшие на стороне (2,3 млн чел.), остальные — женщины, трудившиеся на приусадебных участках. Используя замалчивавшиеся данные переписи 1937 г., можно подсчитать, что группа пассивных членов колхоза включала 42% всех женщин трудоспособного возраста и 30% мужчин73.
Выборочная проверка колхозов в 10 областях, проведенная в том же году, подтвердила впечатление, что значительное число колхозников занимались чем угодно, только не работали в колхозе. В зимние месяцы, по данным проверки, в среднем колхозном дворе (размеры его не указаны) работал только один его член, принадлежащий к возрастной группе 16 — 59 лет. Лишь на несколько месяцев летом средний двор давал двух работающих. Более того, в отдельных регионах степень участия в работе колхоза была гораздо ниже. Например, в Киевской и Воронежской областях средний двор — мужчины, женщины и дети — отрабатывал в колхозе всего около 260 дней в год74.
В мае 1939 г. высшее партийное руководство, встревоженное ростом числа сообщений о нехватке людей в колхозах и о том, как колхозы тратят все свои наличные средства, нанимая работников со стороны, провело в ЦК несколько встреч с секретарями обкомов и райкомов, чтобы выяснить, в чем дело. Один за другим выступавшие говорили о том, как велико число колхозников — во многих местах треть и больше, — которые вместо колхозных трудодней находят иные источники средств существования. На юге они неплохо зарабатывают на жизнь, торгуя продукцией своих приусадебных участков, в Центральном промышленном районе, как правило, становятся рабочими, оставляя семьи в деревне, а в некоторых случаях, как докладывал секретарь Московского обкома, в придачу к заработной плате извлекают дополнительный доход, сдавая свои приусадебные участки другим колхозникам и единоличникам75.
Результатом вышеописанных встреч стало введение постановлением майского пленума 1939 г. минимума трудодней — первая серьезная попытка ограничить для колхозников возможности подрабатывать на стороне после установления паспортной системы и ограничения отходничества в начале 1933 г.76. Вскоре началась война, и потому трудно судить, насколько действенной оказалась эта мера. Пока наличная оплата труда колхозника оставалась крайне низкой, у него был сильнейший стимул, чтобы искать источник дохода на стороне. Положение существенно не менялось вплоть до резкого повышения денежных выплат колхозникам во времена Хрущева, которое, по-видимому, и стало причиной того, что широко распространенная практика отходничества отошла в прошлое.