Представители финно-угорских и самодийских этносов в целом представляют собой довольно чистый случай этнических обществ или койнем на территории древней Евразии. Структура их быта, культуры, религии, социальности отражает особенности именно этноцентрума с его неизменным и константным балансом. Будучи общ-ми охотников и собирателей, они относятся к простейшим этносоциологическим формам и поэтому несут в себе наиболее характерные черты этноса, пребывающего в самом себе.
Этим объясняется их реакция и на полит. давление кочевых империй, и на взаим-ие со славянами. Вступая в соц. зону более дифференцированных обществ, представители урало-юкагирских этносов не принимали их вызова, не впускали в себя фигуру «другого», не переходили от этнодинамики к этнокинетике, т.е. не делали шагов в направлении лаогенеза. Под давлением более сложных обществ они либо отступали в недоступные и слабо приспособленные для обитания таежные зоны и тундру (самодийцы, ханты, манси, коми, финны, карелы), либо ассимилировались с более активными и наступательными этносами (славянами, ранее, по-видимому, степняками), либо жили на окраине этих сложных обществ, не замечая неудобств или приспосабливаясь к ним, но в любом случае стараясь их не замечать и истолковывать в рамках этноцентрума и присущей ему семантики. Все «новое» они толковали как «старое», а то, что невозможно было так перетолковать, просто игнорировали.
|
|
|
Финно-угры представляют собой отчаянный тысячелетний труд этносов, направленный на то, чтобы не замечать того, что с ними происходит, и сохранить в равновесии и неизменности привычный социокультурный, хозяйственный и религиозный уклады.
Этим и была предопределено тысячелетнее этническое взаимодействие славян с этносами, территорию которых они постепенно заняли, где и основали свое собственное общ-во. Славяне были носителями индоевр. трехф. социальности, преимущественно на уровне третьей страты (крестьян-земледельцев). Но при этом земледельческая культура, тем более, сопряженная с элементами «государственности» и техническим инструментарием, привнесенным кочевыми культурами (одомашненный крупный рогатый скот, железный лемех и т.д.), делала славян активными, динамичными, наступательными и настойчивыми. Изначально расселяясь вдоль рек, славяне постепенно двигались вглубь леса, а это было уже «жизненное пространство» финно-угров. Так как мы практически не имеем никаких достоверных сведений о возникающих соц.-культурных конфликтах между славянскими колонистами и автохтонным населением охотников и собирателей и, напротив, летописи постоянно повествуют о совместных действиях, консультациях, общих проблемах славян и финно-угров, можно допустить, что процесс межэтнического общения проходил довольно гладко и гармонично. Это объясняется не просто особой «гуманностью» славян, но скорее тем, что славянское и финно-угорское общества находились на разных этносоциологических уровнях, бытие в которых развертывалось параллельно друг другу. Славяне продвигали в сторону леса свои пашни постепенно, и повсюду оставались огромные зоны, где подвижные охотники могли разместиться или куда отступить. Ведь конкуренции с точки зрения борьбы за охотничьи угодья между обществом аграрным и охотничьем быть не могло. Славяне наступали медленно и «аккуратно». Финно-угры столь же медленно и «аккуратно» отступали.
|
|
Представленная информация была полезной? ДА 59.14% НЕТ 40.86% Проголосовало: 1121 |
Можно предположить, что между двумя типами обществ — славянским и финно-угорским – существовали отношения «комменсализма» (по Широкогорову). Обмен товарами шел активно и интенсивно, но, если связи по какой-то причине прерывались, ни одно из обществ особенно не страдало.
При этом постепенно расширялся процесс ассимиляции славянами финно-угров. Если в отношении кочевников-индоевропейцев (скифов, сарматов и т.д.) славяне играли пассивную роль и, соответственно, отдавали (добровольно или принудительно) своих дочерей и сестер более активным и агрессивным сборщикам дани и представителям политической силы, то в случае с финно-уграми славяне, напротив, выступали как носители дифференцированного общ-ва, как активные и наступательные представители более «мужской» культуры. В этом случае дочери и сестры финно-угров уходили уже к славянам и подвергались русификации. Так осуществлялся межэтнический брачный цикл.
Параллельно этому славяне несли с собой язык, культуру, религию, хозяйственные навыки и политическую систему, которые так или иначе влияли на финно-угров. Славянизация финно-угров представляла собой процесс аккультурации, привития особых, не вырастающих органично из автохтонной культуры социологических черт. Аккультурация могла проходить и дистанционно: под влиянием соседних славян финно-угры перенимали их образ жизни, хоз. практик, культуру, религию и т.д. Открытость и интегральность славянского общества облегчала проникновение в него представителей финно-угорских этносов, для чего не было почти никаких преград. Этносоциализация и тем более включение в народ (лаос) у русских, как правило, проходят чрезвычайно легко.
Вместе с тем, симбиоз и комменсализм славян и финно-угров оказывал влияние и на самих славян. Вместе с товарами и невестами общ-ва обменивались предметами быта, художественными и ремесленными навыками, обычаями, традициями и т.д. Поэтому и в славянской культуре можно обнаружить множество финно-угорских черт.
Так возникает подозрение, что в русских волшебных сказках все наиболее архаические сюжеты, относящиеся, как это убедительно показал В.Я.Пропп, к обществу охотников и собирателей, поддерживались живым опытом финно-угорских народов, для которых кодовый алгоритм инициаций, обмена элементами и знаками с миром лесных зверей, был понятным и совершенно оперативным, в то время как для славян уже на самой ранней стадии их появления в истории этот опыт был далеко в прошлом. Здесь возникает смелая гипотеза о том, не является ли вообще весь пласт охотничьих сюжетов в волшебной сказке следствием финно-угорского влияния на русскую народную культуру? Ответ требует обширных и серьезных исследований. Важно лишь подчеркнуть, что культурный обмен славян и финно-угров был двусторонним и проходил на двух разных уровнях.
И те, и другие тормозили время, заводя его в структуры «вечного возвращения», в петли мифа. Но так как эти общины находились на разных этносоциологических этажах, то славяне служили прослойкой между финно-уграми и государством (более высокими стратами). Это позволило финно-уграм дольше и полнее сохранять этноцентрум, который у славян подвергался более интенсивному распаду, провоцируемому участием в истории и давлению высших воинственных страт.
