ЮрийОлеша «Три толстяка»
Время волшебниковпрошло. По всей вероятности, их никогда и не было на самом деле. Всё этовыдумки и сказки для совсем маленьких детей. Просто некоторые фокусники умелитак ловко обманывать всяких зевак, что этих фокусников принимали за колдунов иволшебников.
Был такой доктор.Звали его Гаспар Арнери. Наивный человек, ярмарочный гуляка, недоучившийсястудент могли бы его тоже принять за волшебника. В самом деле, этот докторделал такие удивительные вещи, что они действительно походили на чудеса.Конечно, ничего общего он не имел с волшебниками и шарлатанами, дурачившимислишком доверчивый народ.
Доктор ГаспарАрнери был учёный. Пожалуй, он изучил около ста наук. Во всяком случае, никогоне было в стране мудрей и учёней Гаспара Арнери.
О его учёностизнали все: и мельник, и солдат, и дамы, и министры. А школьники распевали пронего песенку с таким припевом:
Как лететь с землидо звёзд,
Как поймать лисуза хвост,
Как из камнясделать пар,
Знает доктор нашГаспар.
Однажды летом, виюне, когда выдалась очень хорошая погода, доктор Гаспар Арнери решилотправиться в далёкую прогулку, чтобы собрать некоторые виды трав и жуков.
Доктор Гаспар былчеловек немолодой и поэтому боялся дождя и ветра. Выходя из дому, он обматывалшею толстым шарфом, надевал очки против пыли, брал трость, чтобы неспоткнуться, и вообще собирался на прогулку с большими предосторожностями.
На этот раз деньбыл чудесный; солнце только то и делало, что сияло; трава была такой зелёной,что во рту даже появлялось ощущение сладости; летали одуванчики, свистелиптицы, лёгкий ветерок развевался, как воздушное бальное платье.
– Вот это хорошо,– сказал доктор, – только всё-таки нужно взять плащ, потому что летняя погодаобманчива. Может пойти дождь.
Доктор распорядилсяпо хозяйству, подул на очки, захватил свой ящичек, вроде чемодана, из зелёнойкожи и пошёл.
Евгений Шварц«Сказка о потерянном времени»
Жил-был мальчик, по имени Петя Зубов.Учился он в третьем классе четырнадцатой школы и все время отставал, и порусскому письменному, и по арифметике, и даже по пению.
– Успею! – говорил он в конце первойчетверти. – Во второй вас всех догоню.
А приходила вторая – он надеялся натретью. Так он опаздывал да отставал, отставал да опаздывал и не тужил. Все«успею» да «успею».
И вот однажды пришел Петя Зубов в школу,как всегда с опозданием. Вбежал в раздевалку. Шлепнул портфелем по загородке икрикнул:
– Тетя Наташа! Возьмите мое пальтишко!
А тетя Наташа спрашивает откуда-то из-завешалок:
– Кто меня зовет?
– Это я. Петя Зубов, – отвечает мальчик.
– А почему у тебя сегодня голос такойхриплый? – спрашивает тетя Наташа.
– А я и сам удивляюсь, – отвечает Петя.– Вдруг охрип ни с того ни с сего.
Вышла тетя Наташа из-за вешалок,взглянула на Петю, да как вскрикнет:
– Ой!
Петя Зубов тоже испугался и спрашивает:
– Тетя Наташа, что с вами?
– Как что? – отвечает тетя Наташа. – Выговорили, что вы Петя Зубов, а на самом деле вы, должно быть, его дедушка.
– Какой же я дедушка? – спрашиваетмальчик. – Я – Петя, ученик третьего класса.
– Да вы посмотрите в зеркало! – говориттетя Наташа.
Взглянул мальчик в зеркало и чуть неупал. Увидел Петя Зубов, что превратился он в высокого, худого, бледногостарика. Выросла у него седая окладистая борода, усы. Морщины покрылисеткою лицо.
Смотрел на себя Петя, смотрел, изатряслась его седая борода.
Крикнул он басом:
– Мама! – и выбежал прочь из школы.
Бежит он и думает:
«Ну уж если и мама меня не узнает, тогдавсе пропало».
Прибежал Петя домой и позвонилтри раза.
Мама открыла ему дверь.
Смотрит она на Петю и молчит. И Петямолчит тоже. Стоит, выставив свою седую бороду, и чуть не плачет.
– Вам кого, дедушка? – спросила маманаконец.
– Ты меня не узнаешь? –прошептал Петя.
– Простите – нет, – ответила мама.
Отвернулся бедный Петя и пошел кудаглаза глядят.
Идет он и думает:
– Какой я одинокий, несчастный старик.Ни мамы, ни детей, ни внуков, ни друзей… И главное, ничему не успел научиться.Настоящие старики – те или доктора, или мастера, или академики, или учителя. Акому я нужен, когда я всего только ученик третьего класса? Мне даже и пенсии недадут – ведь я всего только три года работал. Да и как работал – на двойки дана тройки. Что же со мною будет? Бедный я старик! Несчастный я мальчик! Чем жевсе это кончится?
ВалентинПикуль «Мальчики с бантиками»
Частьпервая
Колесо
Былуже второй час ночи, когда они, изможденные и усталые от поисков, окунулись втеплую благодать барака, над дверями которого висела надпись: «Питательныйпункт № 3».
–Сынок, – ожила мать, – а эшелон-то наш сыщем ли?
Тьма-тьмущаястояла за окнами барака.
Имподали гороховый суп. Савка ел неторопливо, как и все блокадники, маленькимиглотками, с удивительной бережливостью к хлебу. Поначалу выбирал из супа всюжидкость, чтобы потом насладить себя густотой горячего варева.Старуха-подавальщица по-доброму заметила Савке:
–Милый, не оставляй гущу на второе. Будет и каша.
–А какая, бабушка?
–Пшенка. Со свиным смальцем… Уж не обидим вас!
Кое-ктоза столами барака умер, не доев своей пайки по разовому талону, и теперьсмирнехонько, никому не мешая, сидел за сытным столом – в ряд с живыми. Но кнечаянным и быстрым смертям в дороге уже привыкли.
Обратныйпуть до станции оказался гораздо труднее, и мать все чаще садилась на землю.Тащить ее было невмоготу, и Савка ослабел. Лазать через высокие тамбуры онибыли не и силах, а потому Савка волоком тащил мать через рельсы, под вагонами.
–Наш или не наш? – спрашивала мать от земли.
Всетеплушки казались одинаковыми.
–Найдем, – отвечал Савка. – Без нас не уедут.
Онснова поднырнул под тяжелую платформу. Схватив мать за воротник пальто, Савкапотянул ее через рельс. И едва удалось дотащить мать до середины рельса, каксработало неумолимое расписание. Издалека уже накатывался перезвон буферныхтарелок, бивших все ближе и ближе… Удар! Эшелон тронулся.
–Ма-ама! – истошно прокричал Савка.
Большоеколесо платформы черной тенью подкрадывалось к матери. Савка пытался сдернутьмать на шпалы. Но последние силенки отказали ему, и мальчик в ужасе смотрел,как едет, медленно и неотвратимо, жирное колесо, источая в темени ночи неживыезапахи масла и гари…
–Мама, вставай! Раздавит же!
Матьслабо подняла голову. Колесо уже прищемило край материнского пальто… Но тутснова раздался звончатый перебой буферов. Савка не сразу понял, что эшелон ещене тронулся – он лишь брал разбег для долгой дороги. Колесо двинулось обратно,освобождая прижатый к рельсу край пальто матери. Они прижались к шпалам, а надними, быстро наращивая скорость, пошло перекатывать вагоны, теплушки, цистерныи платформы.
Былотихо, когда Савка очнулся, а в отдалении еще помигивал красный огонек уходящегоэшелона. Он встал. Подошел к матери, все так же безвольно лежавшей на шпалах.
–Пойдем, – сказал Савка.
…Вэту ночь он явственно ощутил, что детство кончилось. Наступила иная пора жизни,которую он еще не знал, как назвать, но в которой нужно было отыскивать своеместо…
АндрейЖвалевский, Евгения Пастернак
«Времявсегда хорошее»
Совсемничего не болит. Даже странно – я ведь хорошо помню, как мне в голову летелоядро. И взрыв помню.
Может,я умер, и это рай?
Думаю– и пугаюсь, что эту мысль подслушает Васса. Оглядываюсь. Ни Вассы, ни Танечкирядом нет. И Женьки нет. Я сижу в очень белом кресле в углу очень белойкомнаты. В противоположном углу – еще одно такое же белое кресло. На нем сидитсердитая девочка, прижав колени к подбородку.
–Ты кто? – говорю я, но звука не слышу.
Темне менее девочка меня понимает и отвечает:
–А ты кто?
Этоочень странно. Ничего не слышно, но совершенно точно знаю, что она ответила.
–Я Витя. Шевченко. Я заболел… Мы в больнице?
Девочка,кажется, обиделась еще больше.
–Ты точно больной!
Явнимательно смотрю по сторонам. Очень чисто. И никаких теней. И даже намека нетна дверь.
–Это, наверное, обкомовская больница! – догадываюсь я. – Или даже цековская!
Девочкаперестала обижаться. Теперь она очень удивлена.
–А что это?
Похоже,у нее с головой не все в порядке, что ж она таких простых вещей не знает!
–Это просто сон, – говорит девочка. – Я сплю, и ты мне снишься.
–Нет, – мне обидно, что она первая про сон сообразила. – Это мой сон! А тебя явообще не знаю!
–Ты – Ястреб? – вдруг спрашивает девочка.
–Я кто? – у меня от удивления челюсть до пола чуть не упала.
–Я знала, что ты мне приснишься, я тебе в личку написала, а ты не ответил…
–Куда написала?
Нодевочка меня не слушает, она встает с кресла и начинает рассматривать комнату.Я тоже встаю. Просто по привычке. Вроде как из вежливости.
–Напиши мне, ладно? – говорит девочка, усаживается в кресло и поджимает под себяноги.
–Это мое место, – бурчу я.
–А, – машет она рукой, – они одинаковые.
Мымолчим. Я просто не знаю, что сказать. Сажусь в свободное кресло, и черезминуту глаза начинают слипаться. Никогда не думал, что можно спать во сне…
МарияБотева
Мороженоев вафельных стаканчиках
Крайсвета
Братмой был на краю света. Я бы, может, не поверила, но у него есть документальноесвидетельство. Фотография. На карточке они с невестой стоят на земле Англии. А заспиной у них — океан. Они стоят возле указателя, таблички, вроде тех, накоторых пишут названия городов и деревень по всей дороге. А на этой написано:LAND END, то есть «край света». Такие дела.
Дойтидо края света всегда было мечтой моего Илюхи. Ещё в школе, в своём и моёмпервом классе, он прошёл весь наш город. С востока на запад и с севера на юг.Каждый день после школы брат надевал портфель на спину и шёл по городу. Начал ссеверной больницы, есть у нас такая в городе. Не знаю, почему именно с неё.Может, потому что там тогда лежала мама, а потом она родила нашу сестру, и онилежали уже вместе. Наверное, однажды Илюха поехал навещать маму, забрался насамый край города и решил пройти его весь, с севера на юг. Наверное, так ибыло. Тут нельзя знать наверняка. Точно могу сказать, что он прошёл весь городс севера на юг. Это заняло у него полторы четверти. В каникулы он не ходил.Точнее, ходил, но по другим каким-то делам. Например, они всем классом побывалина фабрике игрушек. У нас до сих пор лежит резиновая кукольная голова, которойещё не успели пришить волосы. Глаза уже поставили, а вот волос нет. Когда нашамаленькая сестрёнка увидела эту голову, то горько заплакала — испугалась.Голову закинули далеко на чердак и больше не вспоминали. Я думаю, надо былоИлюхе взять её на край света с собой. И оставить. Кукольная голова хорошосмотрелась бы на краю света. Одиноко.
Еслибы не фотография, я никогда бы не поверила, что край света есть на свете.Потому что, вообще-то говоря, всем известно, что земля круглая. Я столько разговорила своему брату, чтобы он даже и не пытался искать край света, но он неслушался, а только просил ничего не рассказывать родителям… И я молчала. Уговортак уговор. Кстати, не мешало бы брату привезти мне с края света какой-нибудькамень. Потому что весь первый класс и дальше я молчала про его край света, каккамень.
ВладимирЖелезников. Чучело.
Весьгородок был усыпан опавшими листьями: сады, дворы, тротуары, крыши домов. Идаже небольшая площадь, именуемая главной, расположенная между универмагом,бывшим собором, и магазином «Хозтовары», сплошь была покрыта сухим и ломкимлистом.
Единственнаяуборочная машина и не думала бороться с этим невиданным листопадом.
Еешофер Петька, молодой нахальный парень, открыв дверцу кабины и свесив наружуноги в громадных болотных сапогах, курил «Беломор» в ожидании частныхпросителей, которым надо было что-то подбросить из магазина домой.
Грачиготовились в дальнюю дорогу. Несметными стаями носились они над городком,криками сгоняя с деревьев ленивых птенцов, присевших не вовремя отдохнуть.
Окавздулась и потемнела от осеннего паводка, хотя по ней еще шустро бегалипоследние катера. Старый паром вытащили на берег и крепко-накрепко привязали кдревним могучим ветлам, чтобы его не унес неудержимый весенний разлив.
Ив этой кутерьме Ленка целыми днями носилась по городу. Она не уставалаудивляться странностям жизни: грачи улетали, чтобы обязательно вернуться; паромвытаскивали из воды, чтобы весной вновь опустить на реку; деревья опадали,чтобы снова обрасти молодыми и крепкими листьями. Вот такая у нее была славнаяи интересная жизнь.
Ивдруг все это перестало существовать. Она не слышала голоса людей, не видела,куда ведут ее дороги, не замечала, что ест и что пьет.
Случилосьэто в начале ноября, во время осенних каникул, а закончилось в первый школьныйдень. Всего-то несколько дней и продолжалась эта история, а жизнь Ленкеперевернула.
Втот день Ленка долго бродила по городку, пока не оказалась в тополиной рощицеоколо скульптуры «Уснувший мальчик».
Мальчиклежал на спине, слегка подогнув ноги, вытянув руки вдоль тела и склонив головук плечу.
Онвсегда был грустным, а сегодня показался Ленке на редкость печальным. Можетбыть, оттого, что слишком низко висели над землей тучи, или оттого, что на душеу Ленки было тревожно.
Толькоона почувствовала себя одинокой и никому здесь не нужной, и ей захотелось немедленноуехать из этого городка…
ТамараМихеева «Асино лето»
Нучто за мучения? — думала опять и опять Ася. — Нет чтобы просто как-нибудь: Машаили Настя. Ну хотя бы Аня. Или Катя, Даша, Лиза. Вот сейчас уже доберутся…Ох!
-Шустова Прасковья.
Асявстала.
-Это я. Но можно просто Ася.
Нанее, конечно, все посмотрели. На нее всегда все смотрят, стоит толькопредставиться.
Вклассе у них пять Насть, четыре Саши, три Лизы и три Полины. А Прасковья — навсю школу одна. Здесь, в лагере, полегче. Здесь, говорят, даже две Глафирыесть, и в отряде с именами поразнообразнее. Но Прасковья — все равно одна.Может, это и неплохо. Когда кто-нибудь издалека кричит: Прасковья!,можно не сомневаться, что это именно ее зовут. Да и что плохого, когда на тебявнимание обращают, стоит только представиться? Больше-то обращать не на что:внешность у Прасковьи ничем не примечательная. И в глубине души она свое имялюбила, но сколько из-за него проблем! Ведь всем и каждому приходитсяобъяснять, что Прасковья — сокращенно Паша, а так какэто имя очень уж мужское, мама придумала называть ее Асей. Со временем она таки стала представляться: Шустова Прасковья, можно просто Ася.
Многимказалось, что фраза эта высокомерная, а сама Прасковья — задавака и воображала.
-Хорошо, Прасковья, будем называть тебя Асей. Какая коса у тебя замечательная, -вожатая Лена старалась при первом же знакомстве отметить в ребенке что-нибудьособенное. Не у всех, правда, это особенное заметишь, но тут, слава богу, все впорядке у девочки: и коса, и имя.
Да,коса у Прасковьи такая… даже слов нет, какая. Ниже пояса и не какая-нибудьжиденькая, а густая, тяжелая, толщиной с мужскую руку.
-Красивая, — вздохнул, глядя на Прасковью, гном Сева, прячась с прапрадедушкой вветвях дуба.
-Да, — выдохнул прапрадедушка Старый гном и сказал строго: — Дело даже не вкосе, понимаешь?
-Угу, — ответил гном Сева. Он не совсем понимал, но чувствовал. Вон еще однадевочка с косой, да еще с какой! Длиннее Прасковьиной и совершеннонеправдоподобного золотого цвета. И глаза у девочки ярко-голубые на пол-лица, иресницы черно-длинные, а… все равно не то что-то. И гном Сева продолжалсмотреть на Прасковью.
